Орсон Кард - Говорящий от имени мертвых (Голос тех, кого нет)
– Ничего не говорите ему!
– Он обижал вас? – спокойно спросил Эндер. Он не двигался, хотя сырость от мочи Грего отвратительно холодила ноги.
Эла ответила:
– Если вы имеете в виду побои, нет, он не бил нас.
Но для Майро его вопрос имел более глубокий смысл.
– Это никого не касается, это наше дело.
– Нет, – сказала Эла, – это его дело.
– Почему его дело? – насторожился Майро.
– Потому что он здесь Говорить о Смерти отца.
– Смерти отца! – воскликнул Олхейдо. – Боже правый! Отец умер только три недели назад!
– Я принял вызов стать Говорящим от имени другого человека, и был уже в пути, – начал объяснять Эндер, – когда кто-то обратился с просьбой Говорить от вашего отца. Поэтому я буду Говорить за него.
– Против него, – произнесла Эла.
– За него, – повторил Эндер.
– Я позвала вас сюда открыть правду, – сказала она с горечью, – а любая правда о моем отце оборачивается против него.
Тишина воцарилась в каждом уголке комнаты, все невольно застыли. Из проема дверей медленно возник Квим. Он внимательно посмотрел на Элу.
– Ты вызвала его, – тихо сказал он, – ты.
– Рассказать правду! – ответила она. Его обвинение больно хлестнуло ее, заставило напрячься. Он не произнес на словах, что она предала всю семью, обманула Церковь, пригласив неверного разоблачить то, что тщательно скрывалось.
– В Милагре все такие добрые и великодушные, – сказала она. – Наши учителя не обращают никакого внимания на такие безделицы, как молчание Кворы или воровство Грего. Им дела нет, что Квора не произнесла ни одного слова в школе! Каждый утверждает, что мы обычные дети – правнуки Ос Венерадос, такие же блистательные как они, как же, в нашей семье есть зенадор и два зенобиолога! Какой почет. С высоты своего благочестия они не видели, как пьяный в стельку отец избивал мать. Он бил ее до тех пор, пока она не падала в изнеможении.
– Заткнись! – заорал Квим.
– А ты, Майро, отец кричал на тебя, обзывал грязными именами и ругательствами, пока ты не убегал из дома. И ты убегал, потому что не мог вынести…
– По какому праву ты говоришь ему все это? – сказал Квим.
Олхейдо поднялся на ноги, встал посредине комнаты и обвел всех нечеловеческим взглядом.
– Почему вы до сих пор хотите скрыть правду? – тихо спросил он.
– А тебе-то какое дело, – набросился на него Квим, – тебе он ничего не сделал. Ты отворачивался, опускал глаза и отгораживался от всего наушниками, слушал кантаты Баха или еще что-нибудь…
– Опускал глаза? – переспросил Олхейдо. – Я никогда не отвожу и не опускаю глаза.
В смятении он подбежал к терминалу, расположенному в дальнем углу комнаты. Мгновенно включил его, вынул контакт интерфейса и присоединил его к клемме правого глаза. Это было простое компьютерное соединение, но оно напомнило Эндеру об отвратительной глазной памяти гиганта, вырванной изнутри и медленно сочащейся, по мере того, как Эндер всверливался в мозг, прощупывал его и, изъяв весь смысл, вновь отдавал его смерти. На мгновение он окоченел от ужаса, прежде чем понял, что его память не настоящая, это компьютерный образ, часть компьютерной игры, в которую они играли в Школе Баталий. Все было три тысячи лет назад, но для него это составляло менее двадцати пяти лет, не такой уж большой срок, чтобы память потеряла силу.
Именно эти воспоминания и мечты о гибели гиганта изъяли баггеры из его мозга и воплотили их в сигнал, смысл которого понятен был только ему. Этот сигнал привел его к кокону королевы пчел.
Голос Джейн вернул его к происходящему в настоящий момент. Она шепнула камушкам в ушах.
– Если тебе нужно, то во время взаимосвязи с глазом я сниму дамп всего, что он увидел, вплоть до сегодняшней сцены.
Затем появилось изображение в пространстве около терминала. Оно не было голографическим, это был барельеф, наблюдаемый с одной точки видения.
Сцена изображала ту же комнату, наблюдаемую с того места, где несколько минут назад сидел Олхейдо – очевидно, оно было его постоянным местом. В середине комнаты стоял высокий мужчина, стройный и сильный. Он в ярости размахивал руками и бранил Майро, спокойно стоящего рядом. Майро стоял, опустив голову, в его позе не было злобы, он терпеливо ждал. Сцена не сопровождалась звуком, образ был лишь слепком зрительной памяти.
– Разве вы забыли? – прошептал Олхейдо. – Вы забыли как это было?
В изображаемой сцене Майро, наконец, не выдержал и вышел из комнаты.
Макрам последовал за ним до двери, изрыгая проклятия. Затем он вернулся и замер, как зверь, утомленный погоней. Грего подбежал к отцу и вцепился ему в ногу, крича что-то в направлении двери, по выражению его лица можно было догадаться, что он повторяет брань отца и обзывает Майро. Макрам отшвырнул ребенка и направился в заднюю комнату. Его намерения были очевидны.
– Звука нет, – продолжал Олхейдо. – Но вы можете слышать, правда?
Эндер почувствовал, как вздрогнуло тело Грего, сидевшего у него на коленях.
– Да, вот удар, стук – она упала на пол, разве вы не чувствуете? Вы помните, что было с ней после таких концертов?
– Замолчи, Олхейдо, – сказал Майро.
Воссозданная на компьютере сцена завершилась.
– Я не предполагала, что ты сохранишь все это, – произнесла Эла.
Квим плакал, не скрывая слез.
– Я убил его, – сказал он. – Я убил его! Я убил его, я!
– Что ты мелешь? – раздраженно крикнул Майро. – У него была болезнь, нравственное разложение, гниль. Это врожденное!
– Я молился, чтобы он умер! – ревел Квим. Горе и гнев перемешались в его лице. Слезы и слюна липкой слизью облепили губы.
– Я молился Богородице, Святой Деве, я молился Иисусу, я умолял дедушку и бабушку. Я говорил, что согласен пойти в ад, только бы он умер.
И они услышали меня. Он умер. Теперь я сгорю в аду, но я не жалею об этом!
Господи, прости меня, но я рад его смерти! – Всхлипывая и спотыкаясь, он побрел в дальнюю комнату. Дверь с шумом захлопнулась за ним.
– Отлично, на счету Ос Венерадос появилось еще одно сверхъестественное чудо, – сказал Майро. – Святость подтверждается.
– Замолчи, – крикнул Олхейдо.
Грего всем телом дрожал на колене Эндера. Его конвульсии были так сильны, что Эндер невольно проникся состраданием. Грего что-то шептал.
Эла, видя страдания Грего, подошла к нему.
– Он плачет, я никогда не видела, чтобы он так плакал…
– Папа, папа, папа, – шептал Грего. Его дрожь перешла в содрогание.
Агония отчаяния охватила его.
– Он боится отца? – спросил Олхейдо. Его лицо выражало глубокое участие. Для Эндера, все их лица были полны сострадания и озабоченности. В семье царила любовь, а не солидарность угнетенных тараном.
